Писатель Александр Снегирев всех удивил — забрал «без разрешения старших» «Русский Букер», вышел в лидеры продаж. А еще он переводится на иностранные языки и даже архив свой планирует к публикациии. Еще немного, и Снегирев за мемуары возьмется, а там недалеко и до таблички на доме. Я решил расспросить, каково это — стать и быть русским писателем.

— Если я правильно понимаю, ты на самом деле не настоящий Александр Снегирев. Кто по паспорту? От кого прячемся?

— По паспорту Алексей Кондрашов. А псевдоним взял со страху. В 25 лет я практически случайно, прекрасно проводя время на телевидении, подался на премию «Дебют», но испугался выступить под своим именем. Я был уверен, что все по блату, что я никуда не пройду и только вызову насмешки друзей, когда информация просочится в Сеть. В итоге и премию выиграл, и новое имя получил. Что самое интересное, гулял я недавно рядом с роддомом, в котором родился, и вижу: памятник стоит. Оказалось, Снегиреву, гинекологу.

— Ты работал на телевидении и вдруг выиграл литературную премию. С этого момента писательство стало твоим основным занятием. Кстати, а когда человека можно называть писателем? Когда он только этим деньги зарабатывает?

— Ну, во-первых, писательством особо не заработаешь. Есть исключения, но в целом это не бизнес.

— И сколько ты за всю жизнь заработал?
— Книгами? Если в долларах, то, может, тысяч тридцать.

— Всеми книгами?
— Всеми книгами и премиальными гонорарами. Ну хорошо, может, тридцать пять. Точно не больше. Но писатель — это не авторские гонорары и даже не количество книг, а состояние души, образ жизни, «путь воина». Есть старики, у которых две книги издано, но они писатели, а есть авторы сотни романов, и… это не литература, а продукт. Здесь нет ничего плохого, но это не литература.

— Ты сказал, это «путь». Поясни…
— Если ты не можешь без этого жить, если тебя волнует то, о чем пишешь, и при этом удается своей страстью поделиться, то это твое. Ведь что такое писатель? Ты пишешь о том, что любишь, что пугает, от чего «прет». Если тебе удается своей болью, мыслями заразить одного, двух или десять тысяч человек, то ты писатель.

— Даже если не издают?
— «Мастера и Маргариту» тридцать лет не издавали. Знаешь, в писательстве самое важное — совмещение абсолютной честности, умения работать и, конечно, дара. Потому что можно быть честным, но бестолковым. Талантливым, но ленивым. Трудягой, но идиотом. А можно быть одаренным, но подстраиваться под конъюнктуру и жить, отравляя себя собственным цинизмом. Себя и других обмануть можно, литературу — нет.

— Ладно, давай лучше снова про деньги. Как ты зарабатываешь? При всем уважении на тридцать тысяч за все книжки особенно не разгуляешься, а ты вот модно одет и на такси приехал.
— Я такси за углом поймал, чтоб понтануться. Я одной только литературой никогда не занимался, не занимаюсь и, надеюсь, не буду заниматься. Конечно, в основном я работаю со словом — редактура, сценарии… Стройкой занимаюсь время от времени.

— Вот сейчас ты меня уел. Рассказывай…
— Да уж, это тебе не пиар, бетон мешать не языком молоть. Так вышло, что мы строили свой дом. Сначала этим исключительно жена занималась, а я с перепугу устранился, но потом подключился. И все это постепенно переросло в серьезное занятие.
— У тебя есть какая-то специализация?
— Во время учебы в архитектурном мой любимый предмет — не помню, как он назывался, — был посвящен стройматериалам. Какая плитка должна быть на стене, какая на полу. Какими теплоизолирующими свойствами обладают те или иные материалы. Вот в этом я сейчас неплохо разбираюсь. Свожу дизайнерские идеи и суровую реальность. Вообще, стройка и литература для меня — «однокоренные» занятия.
— На масонство намекаешь?
— Между прочим, мои предки были каменщики. Мужики-артельщики.
— Завидую. В общем, семью ты прокормить сможешь. Снова к литературе — когда ты пишешь произведение, ты его сразу знаешь от начала и до конца во всех деталях или герои начинают как-то самостоятельно менять свою жизнь?
— Хороший вопрос. Замысел всегда есть, но деталей я не знаю. Сравню со стройкой. Ты, например, запланировал дом с подвалом. Начинаешь рыть — а там бьют ключи. Ты можешь, конечно, долбить дальше, заливать бетон, разоряться на дренаж и гидроизоляцию, надеясь, что на этом болоте у тебя не будет протечек. Но это иллюзия. В литературе надо работать, как на стройке: всегда учитывать реалии. Надо уметь корректировать планы и не отказываться от свежих идей, приходящих во время развития проекта или текста. И дело тут не в уступках обстоятельствам, а в умении слышать сигналы, которые подает сам текст. Нельзя быть рабом концепции, если коротко.
— Рассказываешь новым знакомым, что ты писатель, лауреат «Русского Букера»?
— Нет. Я невольно оказался в роли богача, который не знает, почему с ним общаются: из-за денег или просто так. Поэтому если люди знают — хорошо, а сам я о регалиях не болтаю, хочу, чтоб меня просто так любили.
— Герои у тебя из головы или из жизни?
— Я всегда отталкиваюсь от реальности. Более того, очень часто от самого себя. Возьмем, к примеру, «букеровский» роман «Вера». Сначала я влюбился в прототипы, стал писать, но в процессе работы сам стал героиней. Как Толстой и Анна Каренина, которой он был, конечно, когда писал.
— То есть ты живешь жизнью своих героев в определенный момент?
— Я становлюсь ими. Как актер, который не изображает своего персонажа, а превращается в него. Эмоционально, конечно. Так любой работает, если горит, а не притворяется.
— Маска не прилипает?
— Это не маски, а сущности. Они просто прячутся в свои норы, из которых писатель их вызывает.
— А есть какие-то писатели, романисты, которые не как писатели интересны, а какие-то их навыки, приемы, технологии… Они вообще существуют?
— Есть, конечно.

— Приведи пример.
— Есть законы драматургии, которые никто не отменял. И они во многом, кстати, сформулированы нашими соотечественниками. Меня многие ругали за то, что я однажды упомянул Толстого и Достоевского в контексте сериалов. Аони писали именно сериалы своего времени. Другое дело, что высочайшего уровня, который до сих пор никто не переплюнул. Но это именно сериалы. Их романы имеют четкую композиционную разбивку. У Достоевского, например, «Идиот»: четыре части — четыре сезона. Работу с внутренним миром человека до Достоевского никто так не проводил. На нем учатся и теперь. Никакие спецэффекты не нужны, когда у героя внутренние метания. Конфликт с самим собой порождает бешеную энергию и драматургию. Более того, в жизни вообще нет конфликтов, кроме тех, которые у нас с самими собой. Если тебя что-то не устраивает в других, покопайся в себе и найдешь причину. Можно, я опять со стройкой сравню?

— Жги!
— Роман, как и дом, должен быть разумным. Чтобы «жилец» — читатель — не заблудился в комнатах, чтобы окна были на удобном уровне, чтобы их можно было открыть не подпрыгивая. Это, с одной стороны, звучит довольно абстрактно, а с другой — абсолютно конкретно. Часто так бывает — читаешь книгу и думаешь: «Почему такая большая прихожая?» Я уже все понял. Я уже хочу в гостиную. Я уже вижу гостиную и знаю, какая она. Ну почему писатель заставляет меня толкаться в прихожей? Тем более что это просто бессмысленно длинный коридор… Сам я люблю писать коротко. Стремлюсь к поэтической краткости.

— Когда ты понял, что ты хороший писатель?
— Я понял это с первым рассказом. Мне удалось так написать, что читатель видит все моими глазами. Я осознал, что не косноязычен. Книги учат нас испытывать чувства, обращают наше внимание на то, что мы не заметили. Мне часто говорят, что вычитывают у меня то, о чем не думали. Значит, я не зря в это ввязался. А еще у меня нет страха чистого листа. Нет кумиров. Если у тебя есть кумир, ничего не получится: так и будешь ходить зачарованный.